Андре-Марсель Адамек - [Самая большая подводная лодка в мире]
— Хочешь отыграться? — спрашивает Буффало, только что свергший с престола вражеского короля.
Макс отрицательно качает головой. С тех пор как он лишился дара речи, окружающие привыкли к его знакам и клочкам бумаги. Каждый день сотни слов покидают его память, исчезая вместе со своим скарбом в лавине массового исхода. Он больше не открывает газет, отводит взгляд от обложек книг. Слова, которые он слышит, и те, которые нацарапывает блеклыми чернилами, жгут его, как заросли крапивы. Он мечтает о мире без слов, где торжествовала бы власть взглядов и жестов.
Из открытого люка неожиданно раздается голос Пиу:
— На подходе шикарная машина. Поторопитесь, это высший свет!
Они бросаются врассыпную, карабкаются на штурм люков. Тон натягивает свою белую куртку, а Жиль снова погружается в жирный сладковатый запах оладий в тот самый момент, когда открываются дверцы черного лимузина.
Одетые в шелка, в дорогих украшениях, две женщины и мужчина направляются к сходням, болтая без умолку. Женские голоса перекрывают голос мужчины с посеребренными висками.
— Это очень уродливо, похоже на огромный черный стручок фасоли.
— Но по большому счету он не так уж и велик.
Пиу протягивает им гирлянду билетов. Они смеются, забираясь в люки. Красавец старик свешивается с перил и жестикулирует, как обезьяна, пока одна из женщин смотрит в перископ.
— Стены, крыши, окна… ничего интересного.
В зале с экспозицией мужчина надевает фуражку командира «U-Boot»[11] и принимает свирепый вид. Когда Сиум вежливо просит его не трогать экспонаты, он с презрением отшвыривает фуражку.
— Я нахожу эту выставку неприличной, — говорит он. — Вы смешали в одну кучу советскую, американскую и нацистскую формы.
Пройдя чуть дальше, женщина приостанавливается у фотографии торпеды.
— Все эти утонувшие бедняги, мирное население, — это ужасно!
Они даже не заканчивают экскурсии и возвращаются на сходни, единодушно заключив: подводные лодки — морское отребье, и они должны исчезнуть с поверхности земного шара.
* * *— Временно я работаю в сфере туризма, — говорит Пиу, — но моя настоящая профессия — манекенщица.
Человек использовал старый трюк с анкетированием, чтобы попасть в квартиры на улице Салин. Его румяное, как у куклы, лицо, блестящие волосы и галстук в горошек под тройным подбородком внушают доверие. В агентстве его прозвали Скопа — за крючковатый нос и упорство в преследовании добычи в мутной воде.
Он задает ряд вопросов, нарочито несвязных и как будто безобидных, но сам при этом шарит повсюду глазами.
— Манекенщица… — повторяет он, записывая ответ в анкету.
— Да, подождите минутку, я покажу вам…
Она исчезает на несколько секунд и приносит ему портфолио. Опасаясь, как бы его не выставили за дверь, он не отваживается сказать, что не находит в ней никакого сходства с той жертвой голодовки, которая демонстрирует свои кости на фотографиях.
Пока он листает альбом, она исчезает еще раз. Проходит несколько долгих минут, прежде чем она возвращается, одетая в короткое платье из сиреневой тафты, украшенное серебряным шитьем.
— Это платье, которое вы видите на пятой странице.
Ее округлые формы выпирают из кукольной одежды. Она принимает эффектные позы, вертится и гарцует вокруг мужчины, который замирает от удивления с авторучкой в руках.
— Сколько у вас жилых комнат?
Она его не слышит, устремляется в комнату, внезапно появляется вновь, наряженная на этот раз в ярко-красную юбку с разрезом до бедер и блузку из темного газа, которая трещит по швам, когда Пиу раскачивается. Ее пышная плоть лезет из всех дыр. Она закрывает глаза и начинает кружиться. Ее острые каблуки оставляют на полу глубокие вмятины.
Скопа уже не знает, как выпутаться из этой истории. У него еще десяток квартир, которые нужно обойти, и он пытается выразить свое нетерпение с помощью вертикально поднятой ручки. Поскольку она не обращает на него никакого внимания, он снова принимается осматривать квартиру, прогуливаясь по комнатам со своим почти незаполненным вопросником.
На кухне, где горой свалена грязная посуда, он считает число приборов, проверяет содержимое холодильника. Он заглядывает во все двери, помечает, что есть только одна спальня и одна кровать, подробно исследует висящую на вешалках в шкафу одежду.
Пиу присоединяется к нему в спальне, чтобы переодеться в третий раз. Она его не видит и начинает при нем раздеваться. Он оставляет ее там и выскакивает на лестницу.
Она перерывает раскрытый на кровати чемодан, находит пляжное парео канареечного цвета из чистого хлопка. Облачаясь в него, она вдруг замечает свое отражение в зеркале. Опьянение тут же слетает с нее, радость гаснет. Чтобы удостовериться, что это не сон, она ощупывает руки и бедра, щиплет себя за талию, взвешивает тяжелые плоды своих грудей.
Когда Жиль возвращается домой с продуктовой сумкой, Пиу в мрачном молчании полуголой лежит на матрасе. Ему не нравится холодная тень, мелькнувшая в ее взгляде.
— Кто этот тип, с которым я столкнулся на лестнице?
— Плевать мне на типа. Почему ты не сказал, что я стала толстой?
— Ты не толстая, Пиу, ты прибавила несколько килограммов, и это тебе очень идет.
— Посмотри-ка на мои бедра, на мои икры и лодыжки! А эти груди, они похожи на арбузы!
— Мне кажется, ты никогда еще не была такой красивой.
— Ты в этом ничего не смыслишь.
— Спроси у других, у Макса, у Капитана…
— Максу я нравилась, когда была худой. Я доводила его до оргазма всякий раз, когда мыла. Теперь он на меня даже не смотрит.
— Это оттого, что у него много забот.
— Ты меня откармливаешь как утку, ты заставляешь меня пить вино. Тебе как будто доставляет удовольствие превращать меня в уродину.
— Вот что мне точно доставляет удовольствие, так это видеть тебя живой. Ты таяла на глазах. Мне казалось, я теряю тебя.
— Ты меня запросто потеряешь, если будешь продолжать так кормить. Я не проглочу больше ни кусочка до тех пор, пока не стану такой, какой была. Сам-то ведь ты ничего не ешь.
— Это из-за оладий, меня тошнит от топленого масла.
Жиль вытягивается возле нее. Она поворачивается к нему спиной, ион шепчет ей тихонько на ухо:
— Что если мы поговорим об этом с Максом? Он должен зайти сегодня вечером.
— Ты отлично знаешь, что Макс больше не разговаривает.
— Может быть, но он умеет слушать. Вы же неплохо ладите, ведь так?
— Да, мне с ним спокойно.
— Я оставлю вас вдвоем.
Он прижимает к ней свое исхудавшее тело, ласкает ее полную шею и плечи.
— Когда ты мыла его по утрам, я часто слышал его стоны.
— Он много раз давал мне пить свое молоко, но мы никогда не занимались любовью.
— Ты хотела его?
— Да, но с его гипсами это было бы не очень удобно.
— А теперь ты хочешь этого?
— Не знаю.
— Ты проверишь сегодня вечером.
— Я покажусь ему слишком толстой, он мной не соблазнится. Жиль! На мне разошлось по швам модельное платье! И я этого даже не заметила. Я выглядела идиоткой.
— Оно было кукольным, Пиу. Теперь тебе пришло время носить женские платья.
Он втискивает свои худые ноги между величественных ляжек Пиу и привлекает ее к себе, но она мягко высвобождается и идет к шкафу.
— Я переоденусь, пока не пришел Макс, — говорит она.
Они прождали весь вечер перед накрытым на три персоны столом, украшенным свечами и свежими цветами. Когда стало ясно, что Макс не придет, они задули свечи и молча отправились спать.
На следующее утро, взглянув на себя в зеркало, Пиу почувствовала дрожь отвращения. Она встала на колени перед унитазом с неудержимым желанием извергнуть все, что в ней было: несколько съеденных накануне оливок, свою кровь и плоть, свои внутренности и оледеневшие осколки своего женского сердца.
* * *В отчетах, направленных своим нанимателям, Скопа утверждал, что беглянка скрывается не на улице Салин, и объявлял о продолжении поисков в других кварталах города.
Он располагал суммарным портретом, составленным со слов Пупаракиса и его адвокатов: человек среднего роста, носящий очки в металлической оправе и светлую бородку, видимо, пострадавший в результате серьезного несчастного случая в июне — в то время он был закован в гипс и передвигался в инвалидном кресле.
Частному детективу не потребовалось и трех дней, чтобы вычислить Макса, найти его адрес и узнать большую часть его привычек.
Терпеливая слежка приводит его от сходней огромной подводной лодки к Дому туризма, где Макс бывает в послеполуденное время.
Вечером он следует за ним до торговой улочки порта, входит за Максом в мясную лавку. Он видит, как тот кладет клочок бумаги на стойку, и с интересом отмечает, что этот человек, живущий один, все покупает парами: две отбивные, два куска ветчины, две порции галантира из свиных голов.
